Ярос — Остров Дьявола
Кикладские острова в Эгейском море — кусочек рая для яхтсменов. Идя под парусами от острова к острову, мы находим на них чудесные уголки, наслаждаемся пряными запахами цветущих трав или сидим в кафе на набережной с чашечкой ароматного кофе.
Но среди более чем 200 островов архипелага есть такие, чья история не попадает в туристические брошюры да и вообще не очень-то охотно вспоминается в Греции.
Один из них, Ярос (греч. Γυάρος), носит и другое имя — Остров Дьявола.
Ярос, в других написаниях Гиарос или Йиарос, — небольшой островок, протянувшийся с запада на восток на 8,5 км. На нем практически нет зелени, кроме отдельных редких деревьев, и лишь кустарниковая поросль цепляется за выжженные склоны единственной горы. Источники воды здесь отсутствуют.
Еще со времен Римской империи Ярос служил местом ссылки для тех, кого надо было отправить подальше, да еще так, чтобы преданный остракизму по возможности не вернулся. Человеческая изобретательность, если она была направлена на искоренение себе подобных, всегда норовила превратить острова в места страданий или упокоения строптивых или инакомыслящих. Достаточно вспомнить литературный Монте-Кристо или реальную историю острова Святой Елены.
Римский поэт Ювенал, тот самый, о котором мог с удовольствием потолковать наш Онегин, упоминает Ярос в своих «Сатирах» дважды: как место ссылки для особо мерзких преступников и как символ клаустрофобного лишения свободы:
Юноше родом из Пеллы не хватит и круга земного:
Он от несчастья бурлит в этих тесных пределах вселенной,
Будто в гиарских скалах заключен иль на малом Серифе.
Также до нас дошли мысли Эпиктета — римского раба-вольноотпущенника времен Нерона и по-совместительству философа-стоика, сосланного на Ярос. Никто не знает его настоящего имени, ведь Эпиктет — всего лишь прозвище, в переводе означающее «Прикупленный». Он говорил:
«Мне не дозволено жить в Никополе, — и я не живу в нем. Мне не приказано жить в Афинах, — и меня там нет. Мне запрещено жить и в Риме, — и я не живу в нем. Мне приказано жить на диком маленьком острове Гиарос, — и я живу и остаюсь на нем. Но в моем доме на острове Гиарос дымит: если дым можно перенести, то я останусь, но если он будет невыносимым, то я изберу жилище, из которого ни один тиран не в силах меня выгнать. Я никогда не забываю, что дверь в него открыта, что я могу выйти, когда мне вздумается, и войти в гостеприимное убежище, вечно открытое для всех людей, ибо за пределом моей нижней одежды, за пределом моего тела нет живого существа, которое имело бы власть надо мной. Если ваше положение тягостно, если в вашем доме дымно, говорят стоики, то следует оставить его во что бы то ни стало. Но оставляйте жизнь без отвращения, без жалобы, без ропота. Выходите из нее спокойно, с удовольствием, с благодарением богам, предоставившим вам смерть как тихую и безопасную пристань, всегда готовую спасти вас от бурь человеческой жизни.»
Сегодня знаменитого стоика наверняка бы привлекли к ответственности за пропаганду суицида, но что делать, если печальное заключение на Яросе не оставляло разуму иного выбора? Но если времена римских императоров от нас отделены значительным пластом времени, в котором задымленный дом Эпиктета исчез без следа, то события прошлого века оставили на Яросе вполне ощутимые свидетельства.
После гражданской войны в Греции (1946-1949) правители страны вспомнили старую традицию. Они создали на некоторых островах тюрьмы и лагеря, куда стали отправлять своих идейных противников. Так, ранее необитаемый Ярос в короткие сроки оказался заселен примерно 20 000 заключенными, которые собственноручно выстроили себе тюрьму. Как и во всех концлагерях, перед тюремщиками стояла главная задача — всеми, порой ужасающе жестокими способами, сломить волю заключенных, чтобы те вновь стали «истинными греками». Ярос по сути стал островом пыток, многие погибали просто от голода и жары. Его и по сей день называют Дахау Средиземноморья.
Когда ООН стали известны подробности происходящего на Яросе, тюрьма под давлением международной организации была закрыта. К сожалению, не навсегда.
После переворота в 1967 году Черных полковников — праворадикальных военных под предводительством Георгиоса Попандопуласа — и установления военной диктатуры о тюрьме вспомнили вновь. На остров стали доставлять заключенных, среди них теперь были и женщины, в том числе беременные. Из известных греков здесь содержались Иоаннис Хараламбопулос, который позже занимал пост министра иностранных дел в социалистическом правительстве, и поэт Яннис Рицос.
Привожу одно из его стихотворений в переводе Юнны Мориц:
Когда афинское войско потерпело поражение при Эгоспотамах
и, чуть погодя,
когда мы окончательно потерпели свое поражение, — прекратились
наши вольные речи, блеск Перикла, расцвет античных искусств, гимнастические уроки, собеседы
пирующих мудрецов. Сегодня на Агоре — гнетущая тишь, и уныние, и произвол Тридцати.
Все, и в том числе самое сокровенное, происходит в наше отсутствие,
без нашего спроса, и это не подлежит никогда никакому обжалованию, и обвиняемый
беззащитен —
ни адвокатов, ни скромного права даже на мелочь: формальный
протест. В огонь — наши рукописи и книги, и честь омраченной родины — в грязь. И если когда-нибудь,
предположим,
нам разрешили бы как свидетеля привести с собою старого друга,
он отказался бы только от страха: как бы ему самому не пришлось нахлебаться наших несчастий, —
и был бы он прав. Поэтому здесь нам хорошо — вполне вероятно, что мы набрели на какой-то новый
контакт с природой,
из-за колючей проволоки разглядывая кусочек моря, траву и камни,
или случайное облако на закате, лиловое, мрачное, неспокойное.
И между тем, вполне вероятно, что еще возникнет когда-нибудь дух Кимона, управляемый тайно
все тем же орлом, и вместе они откопают и обнаружат железное острие, которое
некогда было нашим копьем —
оно тоже стало тупым и ржавым, — и вполне вероятно,
что его принесут однажды в Афины в триумфальном и траурном шествии, при венках и торжественной
музыке.
21/III 1968 г.
Хунта категорически отрицала наличие лагерей, но в 1967 году репортеры немецкого журнала Stern смогли пролететь над островом Ярос и сделать снимки, вызвавшие мощный международный резонанс. Позже полет повторили корреспонденты французского журнала Paris Match. Как путчисты ни пытались, но правду о Яросе и других островах-тюрьмах было уже не скрыть. В своих объяснениях тюремщики указывали, что смертность на Яросе была минимальной: мол, на нем умерло от естественных причин всего 22 человека. По свидетельствам очевидцев, это было ложью, просто тела других погибших вывозились с Яроса и захоранивались на соседнем Сиросе.
После того как лагерь опустел, остров вновь стал необитаемым. Одно время его использовали как полигон греческие военные. По некоторым данным, на Яросе до сих пор находятся невзорвавшиеся ракеты. Правда это или нет, остается только догадываться, но это привело к тому, что формально на остров вообще нельзя высаживаться. В 2001 году энтузиасты, преодолев сопротивление бюрократов, добились присвоения Яросу статуса исторического памятника. Но разные сложности, в том числе отсутствие паромного сообщения с материком и другими островами, может стать препятствием для превращения Яроса в мемориал, на чем настаивают еще живые бывшие узники и родственники и потомки ушедших в иные измерения. Прибывать на остров самостоятельно сейчас запрещено.
Юрист Костас Кацибинис уже давно говорит о необходимости пролить больше света на не совсем приятные страницы истории Греции. Но захотят ли праздные туристы, приезжающие на Киклады за развлечениями, погружаться в мрак страданий узников концлагерей и тюрем? Ведь гораздо проще потягивать через трубочку фраппе, сидя в шезлонге на красивом пляже. Что им до полоски Яроса на горизонте?
Тем не менее идея создать на Яросе новый кластер существует. Правда подается она под другим соусом.
Недобрая история Острова Дьявола и его необитаемость неожиданно сыграли и положительную роль. Здесь обосновалась крупнейшая в Средиземноморье колония тюленей-монахов, самого редкого вида тюленей в мире. В сочетании с подводными пейзажами, интересными для дайверов, это может привести к образованию на Яросе природно-экологического центра. После объявления острова природным заповедником, заход в его трехмильную зону запрещен. Конечно, любые шаги по сохранению вымирающего вида животных должны только приветствоваться. Но не затмят ли они в каком бы то ни было виде проект мемориала? Помните, как пел Макаревич о другом острове-тюрьме — наших Соловках?
Я слышал, реставраторы грозят
Весь этот остров превратить в музей.
Я вот боюсь, они не сообразят,
Какой из двух музеев нам важней.
